АЛЬБРЕХТ ФОН ГАЛЛЕР

 Из крупных деятелей XVIII века первым следует на­звать Альбрехта фон Галлера. Это был выдающийся че­ловек своей эпохи, которого по праву можно назвать энциклопедистом. Такие люди встречались лишь до XVIII века, ибо позднее никто уже не мог воспринять все выдуманное, изобретенное и открытое человеческим разумом.

Галлер — великий анатом и великий физиолог. В его время обе эти эти специальности были еще объединены. Правда, до известной степени они объединены и ныне: нельзя изучать только строение органа, например, под­желудочной железы, не задаваясь при этом вопросом, каково ее назначение, и, наоборот, нельзя даже пытать­ся исследовать и постигнуть функцию какого-либо орга­на, не зная его строения. Длительное время анатомия была теснейшим образом связана с хирургией, так как никто не нуждался в ней более, чем хирург. Ныне же, как известно, ни один врач, какой бы специальности ой себя ни посвятил, не может обойтись без анатомии. Ана­томия и физиология представляли собой единый предмет для наблюдения, преподавания и изучения до тех пор, пока благодаря Гарвею на передний план не выступила одна из множества функций человеческого организма — кровообращение. Галлер открыл новую эпоху физиологии, и эта дисциплина стала со временем столь обширна, многообразна и значительна, что единство анатомии и физиологии сохраниться уже не могло, и обе главные части медицины — учение о структуре и учение о функ­циях органов — должны были разделиться, чтобы образовать самостоятельные предметы преподавания. Но это никогда не мешало и не мешает помнить об их внутрен­ней связи.

Альбрехт фон Галлер (1708-1777)

В возрасте 4—5 лет Галлер был тем, что называют вундеркиндом. Но самое замечательное не это, а то, что в отличие от большинства вундеркиндов, которые обычно не оправдывают возлагаемых на них надежд, он дей­ствительно оказался гением. Галлер родился в 1708 г. в Берне. Его отец был адвокатом. Пяти лет мальчик уже умел писать, девяти лет он обзавелся словарями гре­ческого и древнееврейского языков, двенадцати лет со­ставил грамматику халдейского языка и к этому же времени был уже обладателем, по-видимому, наиболее оригинальной коллекции, которую когда-либо собирал какой-нибудь мальчик: у нее было 2000 выписок из прочитанных им биографий. Наряду с этим он читал все, что только попадалось под руку, писал стихи, романы, книги по математике, переводы — даже для любящего отца все это было непостижимо.

Когда Галлеру исполнилось 13 лет, отец его умер и мальчика отправили в семью его друга в Биль. Отец этого друга был врачом. Он возбудил в Альбрехте ин­терес к медицине и убедил его ехать учиться в Тюбинген. Таким образом, пятнадцати лет Галлер начал изучать медицину. Но в Тюбингене юноше не понравилось: там не давали трупов, так что приходилось ограничиваться вскрытиями собак, что же касается ботанических экскур­сий, то многие студенты возвращались с них без расте­ний, но под хмельком. Вся атмосфера показалась Гал­леру недостаточно нравственной, поэтому через шестнад­цать месяцев он отправился в Лейден, где клинические лекции читал знаменитый Бургав, а лекции по анато­мии — Бернхард Альбин. К первому тяготел весь высший медицинский свет, а второй привлекал главным образом тех, кто интересовался анатомией. В 1727 г., девятнад­цати лет от роду, Галлер получил степень доктора ме­дицины за анатомический труд, в котором доказал ошибку, допущенную одним из профессоров анатомии в Галле. После этого он совершил традиционную учеб­ную поездку в Англию и Францию.

В Париже Галлер побывал у Уинслоу, метод кото­рого — изучать отдельные органы не изолированно от других, а в их естественном состоянии в теле, — произвел на него особо сильное впечатление. Этот метод был им заимствован. Возвратясь в Швейцаоию, Галлер решил продолжать свое образование в Базеле. Здесь он попал под влияние Иоганна Бернулли и некоторое время усерд­но занимался математикой. Результатом явилась книга об анализе бесконечно малых величин. Заключительные строки этой книги он писал как раз тогда, когда ему нужно было итти под венец: пришлось в конце концов насильно оторвать его от письменного стола и буквально заставить вести свою невесту к алтарю.

Закончив книгу по математике, Галлер несколько лет занимался врачебной практикой, но признавался, что больные интересовали его лишь тогда, когда умирали: он получал возможность вскрыть их и рассказать о резуль­татах вскрытия на лекциях, которые читал в качестве заместителя преподавателя анатомии. Наряду с этим врач и анатом занимался ботаникой, со страстью кол­лекционировал минералы и был незаурядным писа­телем, весьма способствовавшим расцвету немецкой поэзии.

Однако удовлетворения Галлер не испытывал: врачеб­ная практика не была его призванием, ему нужна была кафедра. Охотнее всего он занял бы должность профес­сора математики у себя на родине, которую горячо лю­бил, но в Швейцарии профессуру ему не предложили, и он решил снова отправиться за границу, в Геттинген, где как раз создавался новый университет. Поездка стоила жизни его молодой жене — она оказалась жертвой аварии с каретой, которая произошла при их прибытии в этот город в 1736 г.

В Геттингене для Галлера открылось широкое поле деятельности: его специальностями были хирургия, ана­томия, ботаника, а соответствующие институты, которые были основаны, учреждались, строили так, как он хотел, расчетливости не проявляли. Подозревали ли в универ­ситете, что в его стенах работает гений?

Семнадцать лет Галлер провел в Геттингене. За эти годы он бесконечно много сделал для анатомии: для той анатомии, для которой достаточно вскрытия трупов, и для так называемой одушевленной, живой анатомии («Anatomia animata»), которую в наше время называют физиологией, но которая для Галлера была еще частью единой анатомии; Галлер хотел познать человека и функ­ции его тела. Он совсем не жаждал непременно открыть все сам: распределив работу между учениками и объяс­нив, что и как они должны изыскивать, профессор оставил себе изучение кровеносных сосудов. Он стремил­ся главным образом к тому, чтобы составить общую картину и дать ее описание. В 1751 г. он организовал в Геттингене Королевскую академию наук и пожизненно оставался ее президентом.

Несмотря на такую обширную, многообразную и успешную деятельность, Галлеру внезапно стало скуч­но в Геттингене. Был ли это зов родины? Влекли ли его к себе Альпы? Был ли он обижен тем, что кто-то за одно безобидное стихотворение «К Дориде» назвал его безнравственным? Во всяком случае причины, побудив­шие его покинуть Геттинген, неясны. Определенного плана у него не было: он просто хотел жить в Берне хотя бы, как он говорил, в качестве судебного писаря, и в самом деле готовился к экзаменам на эту должность. Но в Берне теперь уже знали, кто такой Галлер, и на­значили его как-никак окружным старшиной. Но и это ему наскучило, и он вернулся к более плодотворной деятельности: практиковал как врач, заботился об улуч­шении сельского хозяйства, о добыче соли и писал, пи­сал сколько мог...

Галлер дожил почти до семидесяти лет. Последними словами его были: «Он уже не бьется». Он подразуме­вал свой пульс, который до этого момента чувствовал.

Главные труды Галлера, как уже упоминалось, по­священы физиологии, «Anatomia animata», которая была для него «живой» анатомией не только потому, что в осно­ве ее лежит наблюдение и эксперимент на живом орга­низме, но и потому, что ее данные нужны живым лю­дям — больному и врачу, который призван помочь больному. Именно только в этом для Галлера, а в итоге и для всех врачей, заключался смысл анатомии. Однако дать правильное описание всего того, что сделал Гал­лер, нелегко.

Прежде всего следует указать, что он открыл меха­низм дыхания. Как дышит человек или животное, каким образом происходит дыхание? Этот вопрос, конечно, стоил того, чтобы над ним поразмыслить и привлечь для его решения все имевшиеся в то время средства. Еще в Геттингене Галлер занялся изучением механики дыха­ния. К этому его побудили утверждения физика Г. Э. Гамбергера, который рассматривал жизнь с чисто механистических позиций и отстаивал разделяемую в то время многими точку зрения, что при дыхании лег­кие сокращаются и вновь расширяются, вследствие чего в будто бы существующее пространство между легкими и грудной клеткой поступает воздух, который затем от­туда выходит. Гамбергер утверждал, что здесь действует физический закон сцепления. Конечно, подобного рода дыхательную машину можно было бы изготовить, но в действительности все происходит иначе, и в чрезвычай­но узком пространстве между грудной стенкой и легким воздуха нет, в чем могли убедиться анатомы, — обычно там содержится лишь немного жидкости.

Чтобы опровергнуть точку зрения Гамбергера, Галлер вскрыл под водой грудную полость живого животного. Если бы там был воздух, он должен был бы выйти на­ружу, но пузырьков воздуха не появилось. Производя этот опыт, Галлер удалил несколько ребер и мышцы, но сохранил плевру, так что легкое просвечивало сквозь свой мешок. Галлер убедился, что при вдохе легкое расширяется не активно, а пассивно, под действием натя­жения мышц грудной клетки и диафрагмы, само же легкое активных движений не производит. Грудная по­лость расширяется и удлиняется благодаря деятельности мышц; легкое пассивно растягивается при увеличении объема грудной полости и столь же пассивно умень­шается, т. е. суживается, при уменьшении объема груд­ной полости: это и есть вдох и выдох. Химия дыхания, значение вещества, о котором говорил Мейо, остались скрытыми от взора Галлера, хотя он и был знаком с кни­гой этого англичанина. Но и он предполагал, что бла­годаря дыханию кровь получает нечто важное. «Легкое служит для того, — указывает Галлер в своих набросках лекций по физиологии, — чтобы всасывать и передавать в кровь селитру из воздуха. Это и вызывает ярко-крас­ную окраску. Быть может, она предохраняет тело живот­ного от гниения». Таким образом, он не знал того, что главное — это кислород, однако подразумевал его под селитрой.

Из труда Галлера, посвященного механике дыхания, видно, что он пользовался методом эксперимента. Это позволяет охарактеризовать исследователя как физиолога современного типа, первого экспериментировавшего си­стематически. Галлер дал очень хорошее физиологиче­ское объяснение возникновения речи и голоса, не обойдя даже детали. Он интересовался также сердцем и кровью. Один из учеников Галлера, изучавший кровь, выполняя задание своего учителя, определил, что цвет крови зависит от наличия в ней железа. Галлер указал также, как подойти к решению вопроса о том, сколько времени тре­буется крови, чтобы пробежать от сердца к органам и возвратиться к сердцу.

В вопросах пищеварения Галлер также был осве­домлен, но в его описании физиологии пищеварения не хватает химии, которая в то время еще не получила широкого признания. Таким образом, эта глава, в целом превосходная, страдала недостатками — физиология пи­щеварения без химических познаний в наше время немы­слима. По Галлеру, слюна — всего лишь вещество, размачивающее куски пищи для того, чтобы их было легче проглатывать. Свойство слюны превращать крах­мал в сахар, которое в наши дни любой студент может продемонстрировать на кусочке белого хлеба не было ему известно. Желудочный сок он принимал за слизь, а кислотность желудочного сока рассматривал как при­знак плохого пищеварения. Он считал, что функция сока поджелудочной железы лишь в том, чтобы отнимать остроту у желудочного сока, но правильно отметил, что желчь способствует перевариванию жиров. Таким обра­зом, желчь, по Галлеру, нечто важное, продукт печени, а не выделение желчного пузыря, как думали до него. Он установил это, лишая животных желчного пузыря, а также производя вивисекции с целью узнать, у всех ли животных есть желчный пузырь, и видел, что у лошади, например, желчного пузыря нет.

От изучения пищеварения Галлер перешел к изучению пищевых продуктов, которые описал очень интересно.

Множество опытов проделал Галлер, чтобы уяснить механизм действия мышц и нервов. Эти опыты натолкну­ли его на необходимость ввести новое понятие — раздра­жимость. Мышцы функционируют, сокращаются, учил он, так как они раздражимы; нервы же чувствительны — они обладают способностью чувствовать, или же чув­ствительностью. Опыты Галлер производил следующим образом. Обнажив в теле живого животного исследуемый орган, он дожидался, когда оно успокоится, а затем раз­дражал орган различным образом — прикосновением, химическими веществами и т. п., стараясь при этом не затронуть соседние с органом ткани. Ему показалось, что мышечное вещество способно сокращаться самостоятель­но, а объяснял он это его раздражимостью. Самый же нерв раздражаться не может, он только чувствителен. Органы также чувствительны и тем сильнее, чем богаче они нервами.

Ныне говорят о раздражимости нервных волокон как о чем-то само собой разумеющемся. Искусственное раз­дражение лучше всего вызывать слабым электрическим током. Нам известно, что любое возбуждение нерва свя­зано с явлением электричества, с возникновением особого электрического тока — тока действия.

Важных химических изменений, происходящих в про­цессе деятельности мышц, Галлер, конечно, тоже не мог знать. Он ничего не знал об образовании молочной кис­лоты, о фосфорной кислоте, об источнике мышечной си­лы, гликогене — запасном углеводе у человека и живот­ного, образующемся в печени из сахара, который откла­дывается здесь из крови.

Во время исследований нервов Галлер решил прове­рить чувствительность частей головного мозга, но, по-ви­димому, в результате неправильной постановки опыта пришел к ложным выводам. Он заявил, что серая кора мозга нечувствительна к раздражениям, в то время как находящееся под ней белое вещество при раздражении вызывает у подопытных животных судороги и проявле­ния боли. Ныне каждый медик знает, что раздражение коры мозга приводит к судорожным приступам, подоб­ным эпилептическим припадкам. Вероятно, раздражая белое вещество мозга, Галлер затронул серую кору и вы­звал тем самым совместное раздражение. При помощи столь грубо проводимых опытов на чувствительном ве­ществе головного мозга достигнуть правильных выводов было невозможно. Галлер не предполагал, что отдельные участки головного мозга являются средоточиями различ­ных функций, т. е. что функции головного мозга лока­лизованы.

Мы обязаны ему правильным распознанием функции мозжечка, открытием жизненно важного значения этого участка мозга, на которое Галлера навели исследования его ученика Иоганна Готфрида Цинна. Галлер признал, хотя, быть может, и не без колебаний, значение продол­говатого мозга, — мы теперь знаем, что там находится центр дыхания, — но подчеркнул, что даже если участок мозга и важен для жизни, то это еще не значит, что он должен быть местом пребывания души: дело в том, что в те времена не было ни одного анатома и физиолога,, который не задумывался бы о том, где находится душа.

Галлер был знаком с явлением, которое впоследствии назвали автоматикой сердца. Он вынимал из тела не­большого животного сердце и наблюдал, как некоторое время оно еще продолжало биться или же вновь начина­ло биться под влиянием какого-либо раздражения, например, при прикосновении пинцетом. Он понял, что сердце бьется независимо от деятельности головного и спинного мозга и что на протяжении всей жизни оно регулярно работает за счет собственной энергии, так как сила, побуждающая сердце к постоянной и регулярной деятельности, находится в нем самом. Галлер сделал за­ключение, что сердце — наиболее раздражимый из всех органов и вместе с тем орган, не зависящий от деятель­ности центральной нервной системы. Этот вывод противо­речил взглядам Георга Эрнста Шталя, заявлявшего, что не существует ничего, что не зависело бы от обитающей в центральной нервной системе души — anima. Шталь обосновал анимизм, поучая, что все, происходящее в жи­вом организме, принципиально отличается от происхо­дящего в безжизненном предмете, ибо всем живым руко­водит «чувствительная душа» («animata sinsitiva»). Эта душа не имела ничего общего с разумом. Шталь пред­ставлял ее как своего рода «жизненную силу».

Для Галлера подобная теория ничего не значила. Этот человек желал не столько верить, сколько видеть: поэтому-то он и производил опыты и поэтому-то он и стал основателем экспериментальной физиологии.

Похожие материалы:

Антуан Лоран Лавуазье

Наука эмбриология  

Учение о тканях 

Иоганнес Мюллер