ФИЗИОГНОМИКА
Вполне естественно, что с древних времен при исследованиях человеческого организма делались попытки определить и постичь выражение духовной сущности человека. Лицо человека .в значительной мере отражает его внутренние качества — характер, психологический склад, страсти и настроения. Кто умеет читать это зеркало, тот может хорошо узнать окружающих, которые таят в себе многое, что небезынтересно раскрыть.
Естественно, что древние, впервые решившись на физиогномические опыты (определение внутренних качеств человека по его лицу), впали в ошибку, обусловленную характером их мышления: например, человек, лицо которого каким-либо образом напоминало овцу, был для них «овцечеловеком», обладающим внутренними качествами овцы; человек, сильно заросший волосами, спадавшими наподобие гривы, был «львочеловеком». Аристотель составил свое учение о физиогномике по такому же принципу. Как ни мало обосновано было это учение, оно продержалось столетия, — ведь не было ничего более совершенного, чем можно было бы его заменить. Когда в конце XVI века Джамбаттиста делла Порта издал сочинение о человеческой физиогномике, то в нем, собственно, можно было обнаружить все того же Аристотеля. Впрочем, и ныне еще некоторые находят удовольствие в том, что стараются подметить у каждого человека черточки, делающие его похожим на то или иное животное. Часто можно услышать: «она похожа на кошку», «она похожа на землеройку», «у него собачье (или лошадиное) лицо»... Тем не менее современные люди остерегаются рассматривать соответствующие «звериные качества» как некий показатель внутренних свойств, что делали Аристотель, Порта и другие.
<<Овцечеловек>>. Примитивное мышление делало вывод, что внешнее сходство является признаком духовного родства.
Первые, кто многое прочитали на лицах, были художники и скульпторы. В свои творения они вкладывали нечто большее, чем красоту или уродство. Изображая лицо, они отображали удовольствие или муку — вспомним статую Лаокоона, который, преисполненный страданием, борется со змеей, душащей его и его детей. Вспомним о страсти и покое, о зле и добре, которое умели выражать художники, изображая человека. В лице они видели Душу, психическое начало. Лишь в XVIII веке ученые стали делать то же, но без кисти и резца, а с помощью своего орудия — сказанного и напечатанного слова. Лафатер и Лихтенберг, Энгель и Белл открыли страницы истории изучения человека. Эти люди создали физиогномику — учение о физиономии, о языке лица, содержащее как верные, так и неверные мысли.
Прежде всего следует назвать Лафатера, ибо он первый сделал попытку издать научную физиогномику. Иоганн Каспар Лафатер, родившийся в 1741 г. в Цюрихе в семье врача, был одной из наиболее примечательных личностей периода «бури и натиска», истинный представитель своего времени, преисполненный духом беспокойства.
Первым его сочинением, которое он опубликовал в возрасте 21 года, был памфлет на наместника области Гребеля, навлекший на автора ненависть как этого человека, так и всей цюрихской аристократии. Во время поездки в Северную Германию, предпринятой в 1763 г. с целью получить религиозное образование, Лафатер познакомился с выдающимися людьми: Геллертом, Клопштоком, Мендельсоном и другими. Это была эпоха расцвета великой германской классической литературы. Вскоре и Лафатер выступил как поэт «и критик. Кроме того, он оказался красноречивым проповедником. Но прославился Лафатер своим сочинением «Физиогномические фрагменты», первый том которого, (вышедший в свет в 1775 г., сразу же произвел огромное впечатление, хотя и не все отнеслись к нему доброжелательно. Гете в то время принадлежал к числу друзей и даже соавторов этой книги. Разногласия между ним и Лафатером возникли позднее.
Вот что писал Лафатер.
«Все лица людей, все создания и существа различаются не только по своему классу, полу, виду, но и по своей индивидуальности. Каждая деталь отличается от детали того же вида. Весьма известное, но наиболее важное, решающее для нашей работы положение может быть сформулировано следующим образом: ни одна роза не повторяет полностью другую розу, ни одно яйцо — другое яйцо, угорь — другого угря, лев — другого льва, орел — другого орла, человек — другого человека. Если остановиться на человеке, то первым, надежнейшим и нерушимейшим краеугольным камнем физиогномики является следующее обстоятельство: при всей аналогии и однородности форм бесчисленного множества человеческих существ нельзя найти даже двух, которые, будучи поставлены рядом, при сравнении не обнаружили бы заметных различий.
Столь же неопровержимой истиной является и то, что точно так же, как невозможно найти два совершенно подобных лица, невозможно найти и два совершенно сходных характера.
Достаточно знать лишь это положение, чтобы принять его за истину, не нуждающуюся ни в каких дальнейших доказательствах: внешние различия лица и фигуры должны находиться в известном соотношении, в естественной аналопии с внутренними различиями разума и сердца. Разве общепризнанное внутреннее различие характеров у всех людей не может быть причиной столь же общепризнанного различия всех человеческих лиц и фигур? Разве дух не влияет изнутри на тело, а тело извне не влияет на дух? Если гнев напрягает мышцы, то можно ли надутые мышцы и злобный характер не рассматривать как следствие и причину?
Далее: сочетания быстрых молниеобразных движений глаз и проницательного ума с находчивой шуткой встречаются у человека сотни .раз: разве можно не усматривать в этом связи? Разве случайностью, а не влиянием природы, не непосредственным взаимным воздействием является то обстоятельство, что именно в момент проявления проницаемости ума, наибольшею остроумия весьма заметно изменяется блеск, движение или положение глаз? Разве случайно открытый, веселый и приветливый взгляд и открытое, веселое и приветливое сердце встречаются одновременно у тысячи людей без того, что бы эти признаки не были связаны.
Во всем природа действует мудро и целенаправленно, повсюду причина и следствие соответствуют друг другу, повсюду нет ничего надежнее, как это беспрерывное соотношение причины и следствия; возможно ли, чтобы в своем прекраснейшем благороднейшем творении природа действовала произвольно, без всякого порядка и закона? Разве здесь, в облике человека — отражении божества, лучшем из всех его известных нам творений — не должно быть следствия и причины, соотношения между внешним и внутренним, между видимым и невидимым, между причиной и следствием?».
От Лафатера оттолкнул Гете и других его недостаточно научный подход к физиогномике. Лафатер не только описывал, но одновременно и выносил суждения, которых нельзя было принять. Он говорил о веселом лбе вместо того, чтобы описать, как выглядит такого рода лоб. Однако это, безусловно, был человек талантливый, обладавший способностью многое прочитать на лице человека, даже видя его только на портрете, и умело подобрать нужные слова для характеристики. Это было искусство интуиции, догадки. Несомненно, он умел обнаруживать в чертах окружающих его людей более, чем другие. Это был особый талант, тем не менее не удовлетворявший его: он хотел видеть подтверждение закономерностей, обнаруженных им, по собственному убеждению, при наблюдении черт человеческого лица. Из своего субъективного дарования он хотел вывести объективные законы, в чем ему не .могли последовать другие, сохранявшие критический взгляд на вещи.
В одном из своих разговоров с Эккерманом, уже много времени спустя после смерти Лафатера, Гете дал ему безусловно правильную оценку: «Лафатер был очень добрый человек, но подвержен огромным заблуждениям; вполне строгая «истина не вдохновляла его, он обманывал себя и других. Поэтому-то между мною и им дело дошло до полного разрыва. Последний раз я видел его в Цюрихе, причем он меня не заметил. Переодетый, я шел по аллее и, увидев, что он идет мне навстречу, свернул в сторону, так что он прошел, не узнав меня. Своей походкой он напоминал журавля, почему у меня на блоксберге он и появляется в виде журавля» («Фауст»).
Эккерман спросил Гете, тяготел ли Лафатер к природе, как это можно заключить на основании его «Физиогномики», на что Гете ответил: «Отнюдь нет, его интересовало лишь нравственное, религиозное. То, что в „Физиогномике” говорится о черепе животных, исходит от меня».
Не переоценивая заслуг Лафатера, следует все же признать, что он стоит у истоков учения о физиогномике, которое доказывает взаимосвязь между движениями души, т. е. преходящим, и характером, т. е. постоянным фактором, формой тела, а именно лица. Лафатер был первым, исследовавшим эти взаимосвязи и положившим начало новой науке.
Но путь этот был продолжен. В известной мере здесь есть заслуга и Чарлза Белла, но больше всего Дарвина, который написал сочинение о выражении душевных движений человека и животных после многих лет изучения этой области. Он рассылал вопросники по всем странам, чтобы установить, что язык лица есть прирожденное качество человека: все люди смеются, когда им весело, и по их виду можно узнать, когда они рассержены. И везде маленькие дети, изумляясь чему-нибудь широко раскрывают не только глаза, но и рты. Движения тела, отражающие внутреннее состояние человека (жесты), различны, — это обусловливается воспитанием и окружением: что является обычным в одном месте, осуждается в другом.
Похожие материалы: