ИОГАННЕС МЮЛЛЕР

В 1826 г. 25-летний бонский приват-доцент доктор Иоганнес Мюллер переслал 77-летнему Гете свою только что вышедшую из печати книгу, посвященную физиологии зрения, написав при этом: «Суду Вашей доброты и снисходительности должен я предоставить решение, возымеете ли Вы охоту внимательно заняться и рассмотреть этот посвященный Вам дар молчаливого и безвестного доселе ученика. Я усматриваю столь тесную связь меж тем, что Вы сделали для нас, и тем, что мне удалось развить из этого, что мог бы осмелиться считать Вас самого ответственным за все следствия».

Гете ответил: «Безусловно, область, в которой мы трудимся, столь просторна и обширна, что не может, собственно, быть и речи об общем пути, и как раз те, что идут от центра к окружности, не в состоянии, невзирая на стремление к единой цели, идти параллельными дорогами. Поэтому они обязаны, как только им становится известной деятельность других, все время следить за тем, остается ли каждый верен избранному им радиусу. Расхождения между исследователями неизбежны. Проживая долгую жизнь, убеждаешься также в невозможности прийти к чему-либо похожему на соглашение. Ибо если всякое суждение исходит из предпосылок и, если точно присмотреться, каждый исходит из особых предпосылок, то в заключение всегда останется известное различие, которое еще более свидетельствует о беспредельности предмета, которым мы занимаемся, исследуем ли мы себя самих или же мир, или то, что есть над нами и миром».

Была ли это вежливая расписка в получении, изложенная остроумным слогом, или же холодное предложение молодому ученому оставаться в отведенных ему границах? Это письмо Гете следует прочитать дважды, чтобы уяснить его смысл и понять, что Гете отчетливо представлял себе человека, пославшего ему книгу: он понял, что к нему стремится приблизиться ищущая натура. Тем не менее дороги, которыми шли 77-летний и 25-летний, сойтись не могли.

Иоганнес Петер Мюллер родился в 1801 г. в Кобленце и умер в 1858 г. в Берлине. Если бы строго придерживаться взгляда Мюллера, то пришлось бы ограничиться перечислением названий его трудов. «Из жизни ученого, кроме его трудов, ничто не достойно упоминания, за исключением года рождения и смерти», — так высказался он однажды, когда кто-то потребовал от него биографических данных. Однако жизненный путь Мюллера достоин описания. Его отец был сапожник, но такой, который разбирался не только в своем ремесле. Когда школьный советник Шульце посоветовал отдать Иоганнеса в краковский университет, отец послал юношу в Бонн, где тот немедленно записался на медицинский факультет.

В те времена история развития зарождающейся жизни была излюбленным объектом исследования. Факультет назначил премию за лучшую работу в этой области, и она была присуждена молодому Мюллеру за сочинение, разумеется, на латинском языке, о дыхании зародыша. Вероятно, даже его автор не мог бы сказать, скольким животным это сочинение стоило жизни. В кругу друзей рассказывали, как однажды в период исследования Мюллер завязал спор с хозяином трактира лишь для того, чтобы в это время его друзья могли выкрасть кошку, которая должна была окотиться. Рассказывали, что он учинял на улице охоту за суками, что он отдал свои последние деньги за то, чтобы исследовать неродившегося ягненка, и даже, стоя во время солдатской службы в карауле, собирал пауков, поселявшихся в будке часового. Он постоянно экспериментировал и с собственным телом, принуждая себя к необычным мышечным напряжениям с целью изучить какой-либо двигательный процесс.

Премию Мюллер получил в 1819 г., а через три года стал доктором. В то же время школьный советник Шульце стал референтом-советником в прусском Министерстве просвещения, не забыв того, кому оказывал ранее свое покровительство. Он выхлопотал Мюллеру стипендию, давшую возможность молодому ученому переехать в Берлин и продолжать еще некоторое время анатомические и физиологические занятия. Там у него вскоре установились дружеские отношения с Карлом Асмонди Рудольфи, увлекавшимся сравнительной анатомией и способствовавшим расширению научных интересов Мюллера. Год спустя Мюллер возвратился в Бонн, где получил должность приват-доцента — по всей вероятности, он один из самых молодых приват-доцентов в истории медицины, так как в то время ему было всего 23 года. Через два года он стал экстраординарным профессором, а в 1830 г. — ординарным профессором в Бонне.

Вскоре после этого Рудольфи умер, и Иоганнес Мюллер стал добиваться занятия его кафедры. Он написал министру: «Чувствуя, на что я способен, пребывая в расцвете сил молодости, считаю своим долгом с глубочайшей почтительностью обратить на себя внимание Вашего превосходительства. Ваш выбор на многие годы вперед определит тот дух, который могут источать великолепные институты Берлина. Быть может, раздадутся голоса, указывающие на мою молодость, но именно свою молодость, преисполненную трудами и опытами, кладу я на весы, противопоставляя ее старости». Письмо имело успех: министр Альтенштейн пригласил его в университет и не раскаялся в этом: Иоганнес Мюллер оставался гордостью университета в течение 25 лет, до самой своей скоропостижной смерти в 1858 г.

Когда Мюллер был приглашен в Берлин, он мог уже ссылаться на несколько своих книг и открытий, вызвавших в медицинском мире сенсацию. Методом его работы была строжайшая объективность. Он не верил ничему, сказанному другим, даже если это рассматривалось как непогрешимая истина: он исследовал все сам, широко применяя эксперименты на животных. Его важнейшим инструментом были собственные его глаза и их продолжение— микроскоп. Этот прибор к тому времени был уже значительно усовершенствован, однако врачи, даже исследователи, почти им не пользовались — многим он казался ненужной вещью. Иоганнес Мюллер показал значение микроскопа, показал, какие чудеса можно обнаружить с его помощью. Данные микроскопических исследований составляют основу его книги о строении желез и истории образования половых органов. При помощи микроскопа он исследовал у человека красные кровяные тельца, существование которых отрицал родившийся на восемнадцать лет раньше него Франсуа Мажанди — тот самый Мажанди, который сам экспериментировал и проведовал мысль, что, приступая к любым физиологическим опытам, необходимо отказаться от каких бы то ни было предпосылок. Мюллер занялся снова и пауками, на сей раз с целью изучить их дыхательные органы. Все это свидетельствует о его многосторонности и наличии способности заниматься одновременно решением нескольких проблем.

Изучение Иоганнесом Мюллером красных кровяных телец послужило началом исследования крови. Вскоре стало известно, что кровь содержит как постоянные элементы красные и белые кровяные тельца и кровяные пластинки, которые плавают в жидкости — кровяной плазме. Позже исследование крови раскрыло великие тайны, заложенные в ней, — тот самый «особый сок», к которому привязана жизнь.

Почти в то же время Мюллер долго и основательно занимался изучением спинномозговых корешков. В этой области были сделаны чрезвычайно важные открытия. Чарлз Белл в Лондоне и Мажанди обнаружили, что неподвижность, т. е. паралич, наступает в том случае, если перерезать животному передние корешки спинного мозга, причем чувствительность сохраняется; перерезка же задних корешков вызывает, наоборот, потерю чувствительности при сохранении подвижности.

Белл первый заявил, что передние спинномозговые корешки обеспечивают подвижность соответствующей конечности. Но он недолюбливал вивисекций и возобновил работу лишь после того, как Мажанди сделал сообщение о своих опытах, а также после того, как нечто сходное было обнаружено и при изучении черепных нервов, а именно, что лицевой нерв способствует движениям, тройничный — ощущениям. Иоганнес Мюллер долго искал подтверждения закона, открытого Беллом и Мажанди. Правильность этого закона доказали ему лишь опыты на лягушках: ведь у лягушек, даже лишенных головы, сохраняется еще некоторое время раздражимость спинного мозга, на котором можно производить опыты, и даже обезглавленная лягушка может прыгнуть в лицо исследователю. На все эти работы Мюллер уже мог сослаться, добиваясь профессуры в Берлине. Здесь он продолжал свою деятельность, результатом которой было обширное «Руководство по физиблогии человека». Наконец-то, спустя десятилетия, появилось сочинение, которое можно было сравнить со знаменитой книгой Альбрехта Галлера и которое, естественно, превосходило ее, так как за прошедшие годы было открыто много нового, касающегося человека. В книге Мюллера заключалось все то, что физиология того времени могла рассказать о деятельности органов человеческого тела.

Вполне понятно, что Мюллер в целях изучения отдельных вопросов физиологии человека постоянно исследовал соответствующие явления у животных, каждый раз подходя, таким образом, к открытию нового в человеческом организме через открытие нового у животного. За эти годы он предпринял до двадцати путешествий к морским берегам, с целью раздобыть из морских глубин то самое «нечто», которое он назвал планктоном и в котором кишели живые вещества мельчайшей формы. Однако и крупные обитатели морей давали ему много ценного для исследований. Так, например, он долго разыскивал беременную акулу, чтобы проверить, прав ли Аристотель, относивший акул к млекопитающим и упоминавший даже о наличии у них детского места, плаценты, что вызывало у ученых лишь улыбку. Наконец, Мюллер увидел плаценту собственными глазами и доказал, что старика Аристотеля не следует высмеивать, так как именно в этом вопросе он оказался прав.

Само собой разумеется, что такой ум не только собирал факты, но и стремился объединить их, стремился создать картину живого мира, для чего, помимо способности зрения, необходима и способность мышления. Мюллеру принадлежит изречение «Nemo psychologus nisi physiologus» («никто не может стать психологом, не будучи физиологом»), которым он предвосхитил некоторые выводы, сделанные много лет спустя И. П. Павловым.

Быть может, личность Мюллера легче всего понять, если представить себе ученого, борющегося с самим собой, чтобы достичь мировоззрения, покоящегося на естественно-научной основе. Он был сторонником идеи «жизненной силы», виталистом, о чем упомянуто в его предисловии к руководству по физиологии. Его «жизненная сила» управляет жизненными функциями, но не идентична им.

Идея развития была чужда Мюллеру, и тем не менее он многое внес в теорию развития. Современный студент при изучении анатомии знакомится с мюллеровым протоком — каналом, образующимся из соединения двух протоков. Этот канал имеется у эмбрионов обоих полов, но лишь у особи женского пола он продолжает развиваться, превращаясь в парный яичник и в непарный орган — матку и влагалище. У эмбриона мужского пола мюллеров проток хиреет и уступает место зачатку мужского полового аппарата.

Иоганнес Мюллер оставался в плену теории витализма, хотя и видел развитие организмов, — очевидно, он хотел сохранить ей верность. И тем не менее Мюллер не был догматиком даже по отношению к своей собственной теории. Он проявлял терпимость к другим воззрениям, например, к взглядам своего ученика Дюбуа- Реймона, который совсем не был виталистом. Мюллер должен был знать или чувствовать отсутствие связи между тем, что он обнаруживал, и тем, во что хотел верить. Быть может, это и являлось причиной его раздвоенности, внешней холодности и внутренней неудовлетворенности, которая его угнетала. Он был великим человеком, но, насколько это может утверждать один человек о другом по прошествии более столетия, он не был счастлив. Быть может, с этим сознанием, с этими вечными исканиями и неспособностью найти и связана его внезапная смерть. Причину его смерти так и не удалось установить. Производить вскрытие своего трупа, которое могло бы внести ясность в этот вопрос, он категорически запретил.

Помимо Белла, Мажанди и Мюллера, денные работы о нервных путях в спинном мозгу выполнены еще Мари Жаном Пьером Флурансом. Он рассматривал головной мозг с его обоими полушариями как единый орган осознанного ощущения и воли; здесь снова обнаруживается уже упомянутая ранее мысль о локализации. Эта мысль и в дальнейшем постоянно занимала ученых — научно- исследовательские институты всегда стремились найти те места в мозгу, которые являются центрами какого-либо движения или ощущения.

Флуранс считал, что разумная взаимосвязь движений есть результат деятельности мозжечка, значение которого для сохранения равновесия при ходьбе было им доказано. Он доказал экспериментальным путем на голубях, что нарушения равновесия могут быть вызваны и разрушением внутреннего уха — лабиринта. Еще большую известность и ценность для физиологии имел произведенный Флурансом в 1837 г. опыт с целью обнаружить место, где находится центр дыхания. Он нашел это место в продолговатом мозгу (medulla oblongata) и вынул оттуда частицу с верхушки «писчего пера» (calamus scriptorius): внезапно животное перестало дышать и тут же умерло. Обнаружение в продолговатом мозгу рядом с другими рефлекторными центрами также и центра дыхания имело для физиологических исследований огромное значение. Ныне известно, что центр дыхания изолирован от всех нервов, ведущих от периферии к головному мозгу, и что он работает автоматически и ритмично. Блуждающий нерв направляет импульсы к продолговатому мозгу; проходящие по нему волокна обеспечивают саморегуляцию дыхания. Даже если перерезать животному оба блуждающих нерва, оно может и дышать, и удовлетворять свою потребность в воздухе, но делает это с трудом и с большей затратой сил, чем обычно.

Новые данные позволили подойти к проблеме рефлекторных механизмов спинного мозга. Отчего обезглавленная, т. е. лишенная головного мозга лягушка, о которой уже говорилось, была в состоянии производить целесообразные движения? М. Халль, Ф. А. Лонже и И. Мюллер распознали рефлекторный механизм и ту двойную роль, которая выпадает на долю спинного мозга, — роль передатчика рефлексов и регулирующего аппарата. Этим они определили и другие процессы, которые, будучи рефлексами, играют огромную роль в жизни индивидуума — как человека, так и животного.

К выдающимся современникам Мюллера относится Иоганн Е. Пуркинье, родившийся в 1787 г. в Либоховице в Чехии. Несмотря на недостаток денег — его отец был мелким чиновником, — Пуркинье бросил изучение теологии и занялся медициной. Темой его докторской диссертации было зрение как субъективный процесс. Этим вопросом интересовался Гете. Диссертация побудила его рекомендовать Пуркинье на должность профессора анатомии и физиологии в Бреславле. Впоследствии Пуркинье сменил эту кафедру на кафедру в Праге. Там он и жил все время, пользуясь признанием и уважением своих соотечественников как светоч чешской науки.

Свою жизнь Пуркинье посвятил главным образом изучению множества вопросов, касающихся функции органа зрения. Феномен Пуркинье — восприятие различных степеней яркости — известен каждому медику, точно так же как и сосудистая фигура Пуркинье: это тени, бросаемые на сетчатку кровеносными сосудами сетчатки, иногда воспринимаемые. Но, повидимому, многие медики не знают, что Пуркинье принадлежит введение термина «порог раздражения». Весьма слабое раздражение нерва не действует: оно должно достичь известной интенсивности— порога раздражения; при воздействии совсем слабыми электрическими токами, сила которых только приближается к порогу раздражения, ощущение появляется лишь в момент прекращения действия тока, но не в момент включения и не во время спокойного его прохождения.

Далее совместно с Габриэлем Валентином, своим талантливым учеником, который в течение 45 лет преподавал в Берне физиологию, Пуркинье обнаружил непрерывные мерцательные движения различных слизистых оболочек, происходящие независимо от влияния головного и спинного мозга; благодаря этим движениям, например, удаляется из носа пыль или же продвигается по яичнику яйцо.

Пуркинье исследовал под микроскопом слизистую оболочку желудка, а также изучал структуру нервной системы и изложил данные своих наблюдений. Каждый медик знает выражение «осевой цилиндр» — его ввел в обиход Пуркинье, подразумевая под этим центральную часть нервного волокна. Он же предложил слово «протоплазма», обозначающее содержимое клетки за исключением ядра. Между прочим, клеточное ядро как в клетке растительной, так и в клетке животной ткани тоже было объектом его наблюдений.

Интерес Пуркинье к истории развития привел, помимо прочего, к открытию им зародышевого пятна на зародышевом диске куриного яйца — так называемого наседа. Он указал, и на «ядерные образования» как на основное вещество всех желез, однако это было не что иное, как клетка, которую он, таким образом, открыл, быть может, раньше Шванна.

Можно было бы назвать и некоторые другие физиологические открытия Пуркинье. Он жил в великую эпоху физиологии и стоял на уровне знаний этой эпохи.

С Иоганнеса Мюллера ряд великих физиологов уже не прерывается. Даже в те периоды, которые казались мало плодотворными, были сделаны важные открытия.